ИМПЕРСКАЯ УГРОЗА И ТРАНСФОРМАЦИЯ ЛАНДШАФТА: ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ РИМСКОЙ БРИТАНИИ
Imperial threat and the transformation of landscape The Spatial history of Roman Britain

Сегодня романо-британские исследования представляют одну из наиболее динамично развивающихся отраслей в изучении Римской империи. В значительной мере это определяется интенсивностью археологических работ на территории самой северной провинции римского мира. Благодаря крупным многолетним проектам, охранным раскопкам и деятельности энтузиастов с металлоискателями, корпус источников постоянно увеличивается, и, кажется, нет никаких оснований предполагать, что этот процесс в ближайшее время остановится¹. Расширение базы источников оказывает двойственное влияние на развитие романо-британистики. С одной стороны, обилие полученных свидетельств позволяет изучать новые аспекты провинциальной истории, с другой – рост доступных данных происходит слишком стремительно. Исследователи не успевают анализировать и осмысливать только что введенные в оборот материалы, равно как и создавать оригинальные интерпретации и реконструкции на основе уже известных источников.

Одно из последствий – отказ от масштабных нарративов, своеобразным «скелетом» которых выступала событийная история (воспроизводимая без серьезных изменений на протяжении последнего столетия в изданиях с названиями «Римская Британия» и «История римской Британии»). «Антинарративная» позиция обнаруживается в фундаментальном The Oxford Handbook of Roman Britain, где вся хронологически-событийная канва истории римской Британии умещается в две страницы, а за ними следует почти тысяча страниц, посвященных анализу разных аспектов римского прошлого острова². Другое направление связано с попытками создать новый образ римской Британии, качественно иную картину развития Альбиона под властью Рима. Ключевые моменты – отказ от концепции романизации, павшей под ударами многочисленных критиков, и стремление заменить унифицирующую, одномерную интерпретацию романо-британской действительности сложным комплексом представлений, в основе которых – теоретический плюрализм. Наиболее удачный пример – обобщающий труд Дэвида Мэттингли, где опыты микро- и мезо-анализа (в частности, изучение идентичностей и индивидуального опыта взаимодействия римлян и бриттов) сочетаются с макроуровнем исследования (реконструкцией масштабных изменений политического и экономического пространства провинции)³.

Внимание к отдельным аспектам провинциальной древности и стремление выстроить комплексную картину произошедших с римской Британией метаморфоз связаны с возрастающей потребностью в новых исследовательских оптиках, которые учитывали бы всё разнообразие расширяющегося корпуса источников, но при этом позволяли увидеть историю региона в целом. Проще говоря, чтобы «переварить» обилие данных, нужно совершенствовать теоретические инструменты. Некоторые из них (концепты гендера и идентичности, глобализации и глокализации) уже активно используются в романо-британских исследованиях⁴. Ими, впрочем, потенциально эффективный теоретический инструментарий не исчерпывается. Интересные результаты могут дать анализ властных структур, иерархии и гетерархии, реконструкция экономического уклада провинции, наконец, обращение к пространственной истории острова. Последняя, как представляется, может стать основной для нового, оригинального синтеза наших знаний о жизни и развитии римской Британии. Именно поэтому она заслуживает особого внимания.

С некоторой степенью условности можно сказать, что пространство Римской Британии редко привлекало внимание исследователей. Отдельные аспекты пространственной истории острова – географический фактор и его роль в развитии провинции, региональная специфика, развитие городского пространства, внешние и внутренние границы провинции – затрагивались в публикациях, но редко выходили на первый план. Пространство оставалось фоном, на котором происходили политические события, разворачивались военные действия и протекали социокультурные процессы. Такое восприятие пространства можно увидеть уже в классическом труде Ф. Хэверфилда о романизации Британии. Здесь весь комплекс проблем сжат до характеристики территориальных особенностей провинции в небольшой главе с названием «Предварительные замечания…»: север и запад острова, как отмечает Хэверфилд, на протяжении всего римского времени оставались милитаризированными территориями, в то время как на юге и востоке, свободных от масштабного военного присутствия, распространялись города и виллы⁵. Отношение к пространству как фону сохранялось вплоть до последних десятилетий XX века. Отдельные работы, подобные детальному топонимическому исследованию Лео Риве (написанному в соавторстве с Колином Смитом), общую историографическую ситуацию не меняли⁶.

Первые признаки изменений стали заметны с публикацией фундаментального «Атласа Римской Британии» под редакцией Барри Джонса и Дэвида Мэттингли⁷. Данное издание не было простым набором карт с сопроводительными статьями. Оно явилось попыткой переосмыслить историю Британии в римский период через качественно новые интерпретации пространства, учитывающие контекст и динамику развития региона. Общие (и потому неизменно упрощающие) топографические представления о пространстве провинции сменились детализированными реконструкциями разных аспектов романо-британского прошлого – римских завоевательных походов и постоянной оккупации острова, эволюции административного деления региона, урбанизации и развития транспортной системы, экономической стороны римского присутствия, религиозной жизни Британии и проч. Изображения, вместе с развернутыми комментариями создавали новый, визуально-текстовой, тип нарратива, наглядно, через воспроизведение пространства демонстрируя, насколько история римского Альбиона сложнее привычных образов⁸.

Публикация первого издания «Атласа» совпала с началом серьезных теоретических дебатов в романо-британских исследованиях, результатом которых стало осознание концептуальной уязвимости общепринятых взглядов на прошлое провинции и распространение новых подходов к изучению Римской империи и ее регионов. Некоторые из новых разработок оказались быстро (и не всегда заслуженно) забыты, другие – сформировали новый мейнстрим. Так, современные публикации по истории Римской Британии невозможно представить без понятий «глобализация» и «идентичность», в то время как «бриколаж культур» и «креолизация», кажется, больше не привлекают исследователей.

Начиная с первой половины 1990-х интерес к пространству древнейшей Британии и его трансформации начинает стремительно расти. Термины «landscape» и «spatial organization» появляются в заголовках публикаций и темах проектов, и, что еще важнее, становятся ключевыми элементами в структуре исследований экономических, социокультурных и политических изменений в римской Британии. Работы Дэвида Петтса, Луизы Ревелл, Дэвида Мэттингли показывают, что изучение ландшафта и его трансформации, анализ пространственной организации и ее эволюции может быть полезен для реконструкции этнокультурных идентичностей провинции и понимания региональной специфики процессов межкультурного взаимодействия⁹.

Количество публикаций, связанных с изучением пространства Римской Британии, казалось бы, позволяет говорить о настоящем «пространственном повороте» в изучении провинции. Но это будет некоторым преувеличением. Насколько можно судить, несмотря на растущий интерес к данной тематике, исследованиям не хватает рефлексии и методологического самоанализа; проще говоря, исследованиям пространства лишь предстоит осознать свою специфичность и сформироваться в качестве самостоятельного направления научного поиска. Важнейшее значение в этом процессе, на наш взгляд, может сыграть осмысление и теоретизация понятия «cultural landscape», которое включает в себя как результаты преобразовательной деятельности по отношению к пространству, так и комплекс существующих представлений о нем¹⁰.

Наше отношение к пространственным категориям в изучении истории Римской Британии несколько отличается от преобладающего в научных публикациях. Сейчас «пространство» и «ландшафт» являются понятиями, применяемыми прежде всего в археологических исследованиях для интерпретации материальных источников и для описания изменений изучаемого региона. На наш взгляд, пространственный подход можно расширить за счет привлечения свидетельств античной традиции. Трансформация пространства кажется потенциально удачной исследовательской метафорой. Ее использование, поможет обобщить имеющиеся данные, выделить общие черты в развитии региона и локальные вариации, зафиксировать материально осязаемые перемены пространства. С другой стороны, изучение античной традиции помогает увидеть, как изменения культурного ландшафта Британии в римское время отражались в сознании людей прошлого, реконструировать «символическое» преобразование острова.

Романоцентризм такого взгляда на переустройство пространства древнего Альбиона, предопределенный состоянием источников (представленных свидетельствами греческих и римских авторов), нужно учитывать, но он не должен останавливать тех исследователей, кто пытается реконструировать характер трансформации Британии в римское время. Несмотря на регулярную критику в новейших публикациях, римский взгляд остается взглядом современников событий и тем самым сохраняет определенную ценность для историков и археологов¹¹. Кроме того, обращение к античной традиции и последующее сравнение ее субъективных свидетельств с объективными данными археологии поможет создать обобщающий, «многоголосый» нарратив, включающий и соотносящий два взгляда на изменения пространства римской Британии: «идеальный» и «реальный»¹².

Для римских и греческих авторов покорение Британии, включение острова в состав Римской империи неизбежно означало изменение ее пространства. Экспансия римской власти, которая должна была восприниматься местными сообществами как процесс распространения имперской угрозы по территории острова, для самих римлян представлялась расширением цивилизованного пространства, покорением дикого региона, устранением пограничной угрозы¹³. В процессе завоевания Альбион, жители которого по большей части не были знакомы с «нормальным» для греков и римлян образом жизни, обитали в лесах и защищенных природой поселениях (Strabo IV.5.2; Caes. BG. V.12.14), приобретает черты римского культурного ландшафта: появляются города, форумы, храмы (Tac. Agr. 21); происходит качественное переустройство не только жизни, но и самого пространства.

В складывающемся на основе сообщений античных авторов нарративе особенно выделяются свидетельства Тацита, который показывает амбивалентную природу происходивших перемен. С одной стороны, римская власть «приучает» бриттов к мирному существованию, вдохновляет их строить храмы, дома и форумы, окружает «замиренных» заставами и укреплениями (Tac. Ann. XIV.31; Agr. 20–22). С другой, Рим разоряет покоренные территории, превращая их в пустыни, заставляя бояться мира не меньше войны (Agr. 20; 23)¹⁴. Что интересно, Тацит вполне осознает, что подобные трансформации пространства не были простыми результатами материальной деятельности нового романо-британского общества по преобразованию культурного ландшафта. Рассказ римского историка – это еще и история культурного переосмысления пространства, его идеологического покорения – неслучайно в повествовании Тацита храм Клавдия в Камулодуне является не просто строительным проектом новой власти, но символом угнетения, значение которого очевидно для бриттов, притесняемых провинциальной администрацией и ветеранами (Tac. Ann. XIV.31)¹⁵.

Рассказывая о римской экспансии (и шире – о римской политике) в Британии, античная традиция бегло касается еще одного изменения, произошедшего с пространством острова – возникновения новых границ, отделяющих мир Империи от северного варварского мира. Остается лишь сожалеть, что о строительстве вала Адриана, появление которого остается одним из наиболее заметных следствий римской «работы» с пространством, античные авторы почти не сообщают (SHA. Hadr. 11)¹⁶. Тем более интересными представляются замечания Тацита о том, какими были и какими могли стать пределы провинциального пространства при Агриколе (Tac. Agr. 23–24).

Итак, картина создания Римской Британии на основе сообщений античных авторов – это картина трансформации пространства: Империя преобразует болотистый и лесной остров, заселенный воинственными племенами, создает новый культурный ландшафт – с дорогами, гарнизонами, городами, границами, отделяющими новый римский мир от старой варварской периферии. Такой образ пространственной трансформации легко представим, понятен и кажется непротиворечивым (что во многом и предопределяет его «живучесть» в массовом сознании и научно-популярных репрезентациях романо-британских древностей). При этом субъективность подобного нарратива, обусловленная имперской «оптикой», не менее очевидна; впрочем, эту субъективность можно не только учитывать, но и использовать. Глядя на Британию глазами римлян, можно (конечно, с большой долей условности) представить, как эти метаморфозы пространства воспринимались местным населением.

Стоит отметить, что специфика античной традиции о Британии делает подобные реконструкции весьма ограниченными с точки зрения информативности. Множество аспектов, связанных с изменением пространства провинции, осталось за пределами внимания греческих и римских авторов. В частности, такова участь сельской местности, которой – за исключением пассажа Тацита о триновантах, сгоняемых с земель новой властью (Tac. Ann. XIV.31), – не нашлось места. Масштабные и комплексные по своему характеру метаморфозы сельского пространства, связанные с распространением вилл и загородных поместий, эволюцией способов хозяйствования, изменениями флоры и фауны, фиксируемые новейшей археологией, не упоминаются античными авторами. То же можно сказать про трансформацию «ритуальных ландшафтов» Британии, ставшую результатом тесного взаимодействия местных культовых и религиозных традиций с имперскими: эта сторона жизни провинции представлена лишь упоминаниями храмов (в том числе, храма Клавдия в Камулодуне) в тексте Тацита.

Археологическое видение трансформации пространства римской Британии, в целом совпадая с картиной, заданной античной традицией, во многих деталях от нее отличается. Кратко охарактеризуем его, обратившись к двум конкретным аспектам происходивших перемен, – развитию романо-британского урбанизма и созданию границ провинции.

Изменения культурного ландшафта острова под влиянием урбанизации, развития городского хозяйства, распространения архитектурных техник, подражающих галло-римским и средиземноморским образцам, вместе с военным присутствием на севере острова составляют наиболее заметные материальные следы римского присутствия. Но, вопреки впечатлению, которое может сложиться под влиянием античной традиции, эта трансформация пространства не была прямым результатом действий провинциальной администрации. Как показывают исследования крупных городов юго-востока Британии (Каллевы, Веруламия, колонии в Камулодуне), римский урбанизм не имплантировался на место, некогда занятое бриттскими оппидумами, но «вырастал» из предшествующих поселений. Элементы римского городского ландшафта смешивались с местными традициями, форумы и портики, упоминаемые Таци-том, соседствовали с круглыми домами доримского образца, регулярная планировка пространства учитывала значимые для бриттского населения места, храмы строились по соседству и в тесной связи с погребениями и сакральными сооружениями местного населения¹⁷. Взаимодействие местного и римского элементов изменяло пространство провинции, создавая новый культурный ландшафт.

Важной стороной трансформации пространства Британии стало появление новых границ – феномен, который не сводился к созданию внешних границ, но включал в себя переустройство внутренних барьеров. Интересы провинциальной администрации привели к появлению территориально-племенных округов (civitates), к созданию внутренних границ, отделявших катувеллаунов от триновантов, регнов от атребатов. Эти барьеры, по всей видимости, не вполне совпадали с существовавшими в доримское время. Более того, некоторые изменения пограничных пространств оказались явным новшеством: так, Лондиний возник на пограничной и мало освоенной территории, которая не принадлежала конкретному племени и, возможно, имела сакральное значение. Появление Лондиния и развитие связанной с ним системы сухопутных и водных путей изменили облик региона и решающим образом повлияли на развитие окружающих территорий.

Создание внешних границ, прежде всего валов Адриана и Антонина на севере, привело к появлению нового пространства – провинциального. Границы не были абсолютно непроницаемыми, не отделяли глухой стеной римский мир от варварского, но играли важную роль в кон-струировании символического пространства, идеологическом обосновании самости и целостности провинции, создании новой общности и новой провинциальной идентичности, объединяющей все население провинции¹⁸. Рождение чувства общности – одно из важнейших последст-вий трансформации пространства Британии под властью Рима. С некоторой долей условности можно сказать, что Британия стала Британией именно в римский период.

Анализ трансформации пространства римской Британии неразрывно связан с вопросами о том, какие факторы влияли на происходившие перемены, какие силы меняли культурный и географический ландшафты острова. Античная традиция естественным образом выдвигает на первый план римский фактор: действия (и бездействие) провинциальных наместников и прокураторов, политическую волю императоров. Данные археологии показывают, что речь нужно вести не столько о римском переустройстве пространства Британии, сколько о трансформации, спровоцированной римским завоеванием и администрированием. В ряде случаев (например, в возникновении и развитии города Каллевы) решающим фактором изменений были деятельность местной элиты и взаимодействие римского и бриттского начал; в других – пространство само «диктовало» суть и характер перемен: так, появление Лондиния во многом было предопределено географическим фактором¹⁹.

Многие аспекты изменений пространства римской Британии еще недостаточно изучены. Так, не вполне ясно, как римское завоевание повлияло на физическую карту Британии: что происходило с лесными массивами и болотистыми почвами, каким было объективное влияние организованной Римом эксплуатации полезных ископаемых, как хозяйственная деятельность обитателей провинции изменяла ее ландшафт²⁰.

Потенциал пространственного подхода к изучению Римской Британии позволяет надеяться, что многие нерешенные сегодня проблемы найдут своих исследователей. Но, наш взгляд, помимо изучения конкретных вопросов, связанных с изменением пространства провинции, особенно важной является задача теоретической разработки понятий «пространство» и «культурный ландшафт», которые могут (и должны) превратиться из слов, удобных для построения обобщающих нарративов, в познавательные категории.

БИБЛИОГРАФИЯ / REFERENCES

Барышников А.Е. История римской Британии без романизации: концепция Дэвида Мэттингли // Studia Historica. 2012. Вып. XII. С. 284–295. [Baryshnikov A.E. Istoria rimskoj Britanii bez romanizacii: koncepcia Devida Mettingli // Studia Historica. T. XII. S. 284–295].

Барышников А.Е. Города юго-востока римской Британии I–II вв. н.э. как центры культурного взаимодействия: Дисс… канд. истор. наук. Казань, 2016а. [Baryshnikov A.E. Goroda yugo-vostoka rimskoj Britanii I–II vv. n.e. kak centry kul’turnogo vzaimodeystvia. Dissertacia na soiskanie uchenoj stepeni kandidata istoricheskih nauk. Kazan’, 2016a].

Барышников A.Е. Лондиний и взаимодействие культур на юго-востоке римской Британии I–II вв. н.э. // Мнемон. 2016б. Вып. 16 (2). С. 187–212. [Baryshnikov A.E. Londinij I vzaimodejstvie kul’tur na yougo-vostoke rimskoj Britanii I–II vv. n.e. // Mnemon. 2016b. T. 16 (2). S. 187–212].

Барышников А.Е. Урбанизация юго-востока римской Британии: история Каллевы атребатов // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2017. № 3. С. 23–32. [Baryshnikov A.E. Urbanizaciya yugo-vostoka rimskoj Britanii: istoriya Kallevy atrebatov // Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2017. № 3. S. 23–32].

Anschuetz K.F., Wilshusen R.H., Scheick C.L. An Archaeology of Landscapes: Perspectives and Directions // Journal of Archaeological Research. 2001. Vol. 9 (2). 2001. P. 157–211.

Aston M. Interpreting the Landscape: Landscape Archaeology and Local History. L., 1985.

Birks H.J.B. Introduction // The Cultural Landscape – Past, Present and Future / ed. by H.H. Birks, H.J.B. Birks, P.E. Kaland, D. Moe. Cambridge, 1988. P. 179–188.

Cheetham P., Hambleton E., Russell M., Smith M. Digging the Durotriges: Life and Death in Late Iron Age Dorset // Current Archaeology. 2013. Issue 281. P. 36–41.

Dark K., Dark P. The Landscape of Roman Britain. Stroud, 1997.

Fulford M. Retrospect and Prospect: Advancement of Knowledge, Methodologies and Publication // The Towns of Roman Britain: the Contribution of Commercial Archaeology since 1990 / ed. by M. Fulford, N. Holbrook. London, 2015a. P. 198–209.

Fulford M. Silchester: the Town Life Project 1997-2014: Reflections on a Long Term Research Excavation // Theoretical Roman Archaeology Conference 2014 / ed. by T. Brindle, M. Allen, E. Durham, A. Smith. Oxford, 2015b. P. 114–121.

Gardner A. Brexit, Boundaries and Imperial Identities: A Comparative View // Journal of Social Archaeology. 2017a. Vol. 17 (1). P. 3–26.

Gardner A. Roman Britain from the Outside: Comparing Western and Northern Frontier Cultures // Romans and Barbarians beyond the Frontiers: Archaeology, Ideology and Identities in the North / ed. S. Gonsalez Sanchez, A. Guglielmi. Oxford; Philadelphia, 2017b. P. 34–47.

Haverfield F. The Romanization of Roman Britain. Oxford, 1923.

Hurst H. The Textual and Archaeological Evidence // Oxford Handbook of Roman Britain / ed. by M. Millett, L. Revell, A. Moore. Oxford, 2016. P. 95–116.

Ingate J. Water and Urbanism in Roman Britain: Hybridity and Identity. L.; N.Y., 2019.

Ivleva T. Britons on the Move: Mobility of British-Born Emigrants in the Roman Empire // Oxford Handbook of Roman Britain / ed. M. Millett, L. Revell, A. Moore. Oxford, 2016. P. 245–261.

Jones B., Mattingly D. An Atlas of Roman Britain. Oxford, 2007.

Krane N. The Making of the British Landscape: From the Ice Age to the Present. London, 2016.

Lodwick L.A. Evergreen plants in Roman Britain and beyond: movement, meaning and materiality // Britannia. 2017. Vol. 48. P. 135–173.

Lodwick L.A. Farming practice, ecological temporality, and urban communities at a late Iron Age oppidum // Journal of Social Archaeology. 2019.

Mattingly D. An Imperial Possession. Britain in the Roman Empire. London, 2006.

Mattingly D. Being Roman: Expressing Identity in a Provincial Setting // Journal of Roman Archaeology. 2004. Vol. 17. P. 5–25.

Mattingly D. Imperialism, Power and Identity Experiencing the Roman Empire. Princeton, 2011.

Millett M., Revell L., Moore A. Introduction // Oxford Handbook of Roman Britain / ed. by M. Millett, L. Revell, A. Moore. Oxford, 2016. P. xxvii–xxxvi.

Perring D. Two Studies on Roman London: A. London Military Origins – B. Population Decline and Ritual Landscapes in Antonine London // Journal of Roman Archaeology. 2011. Vol. 24 (1). P. 249–282.

Pitts M. The Emperor’s New Clothes? The Utility of Identity in Roman Archaeology // American Journal of Archaeology. 2007. Vol. 111 (4). P. 693–713.

Pitts M. Globalizing the Local in Roman Britain: an Anthropological Approach to Social Change // Journal of Anthropological Archaeology. 2008. Vol. 27. P. 493–506.

Pitts M., Perring D. The making of Britain’s first urban landscape: the case of Late Iron Age and Roman Essex // Britannia. 2006. Vol. 37. P. 189–212.

Pitts M., Versluys M.J. Globalisation and the Roman world: perspectives and opportunities // Globalisation and the Roman World: Archaeological and Theoretical Perspectives / ed. by M. Pitts, M.J. Versluys. Cambridge, 2015. P. 3–31.

Pryor F. The Making of the British Landscape: How We Have Transformed the Land, from Prehistory to Today. London, 2011.

Revell L. Roman Imperialism and Local Identities. Cambridge, 2009.

Revell L. Ways of Being Roman: Discourses of Identity in the Roman West. Oxford; Philadelphia, 2016.

Rivet A.L.F., Smith C. The place-names of Roman Britain. London, 1979.

Robb J.G. The ‘ritual landscape’ concept in archaeology: a heritage construction // Landscape Research. 1998. Vol. 23. P. 159–174.

Rogers A. Water and Roman Urbanism: Towns, Waterscapes, Land Transformation and Experience in Roman Britain. Leiden; Boston, 2013.

Sargent A. The North-South Divide Revisited. Thoughts on the Character of Roman Britain // Britannia. 2002. Vol. 33. P. 219–226.

Stewart P.C.N. Inventing Britain: the Roman Creation and Adaptation of an Image // Britannia. 1995. Vol. 26. P. 1–10.

Witcher R.E. On Rome’s Ecological Contribution to British Flora and Fauna: Landscape, Legacy and Identity // Landscape History. 2013. Vol. 34 (2). P. 5–26.

Witcher R.E. Roman roads: phenomenological perspectives on roads in the landscape // TRAC 97: Proceedings of the Seventh Annual Theoretical Roman Archaeology Conference / ed. P. Barker, C. Forcey, S. Jundi, R. Witcher. Oxford, 1998. P. 60–70.