Доклад «Что такое нация?», прочитанный Э. Ренаном в Сорбонне в 1882 г., должен был, по замыслу автора, подытожить сложившиеся на тот момент в обществе представления относительно понятия «нация». Уже во вступлении Ренан указал, что сама идея, отраженная в слове, кажется ясной, но по факту оно используется для обозначения самых разных коллективов и сообществ и смешивается с иными понятиями, что влечет за собой путаницу в понимании сути явления1. Спустя столетие, когда в 1980-е гг. в гуманитарной науке стало оформляться междисциплинарное исследовательское поле nationalism studies, оказалось, что историки и социологи ХХ века, ставшего принципиально новой вехой в изучении проблем формирования наций и национализма, не только не внесли ясность, но, наоборот, усложнили ситуацию. В настоящее время существует несколько теорий изучения названных феноменов, и каждая предлагает по несколько вариантов толкования терминов, использование которых позволяет им обосновывать собственную теорию происхождения национальных идентичностей. Сегодня в академических кругах своеобразным правилом хорошего тона становится обозначать заранее, какой смысл вкладывается в используемый термин. Вместе с тем наблюдается ситуация, при которой, несмотря на то, что предметом обсуждения является та или иная конкретная историческая нация, попытка определить само понятие отсутствует. Это может быть связано как с тем, что слово «нация» является общеупотребимым, а значит, a priori не нуждающимся в разъяснениях, так и с тем, что зачастую прикладные исследования проводятся в отрыве от теоретических, и их авторы избегают вникать в споры о терминологии.

Известно, что общепринятым, хотя многими и критикуемым, является деление наций на этнический (культурный/германский) и гражданский (территориальный/французский) типы, отражающие основные принципы и механизмы их складывания. Эта классификация уходит корнями в первую половину ХХ в., восходя к трудам К. Хейса и Г. Кона, родоначальников «исторического национализмоведения»2. «Историческими» данные исследования являлись потому, что занимались ими преимущественно историки, а не в силу того, что они начинали историю наций и национализма от глубокой древности. Вместе с тем идея о появлении наций одновременно с разумным человеком оформилась в теорию примордиализма (от англ. primordial – «исконный», «пер-воначальный»), что подразумевает рассмотрение наций в качестве коллективов, которые сформировались естественным путем, существуют с момента появления человека и выступают как природная данность («givens in nature»)3. По мнению одного из главных теоретиков данного направления П. Ван дер Берга, этнические коллективы – это группы, объединенные генетическим родством и обладающие общим языком, религией, обычаями, костюмом и т.д.4 В свою очередь, нация представляет собой политизированную в результате обретения государства этничность5. С критикой примордиализма во второй половине ХХ в. выступил конструктивизм, поместивший начало истории наций и нацио-нализма в Новое время – конец XVIII в. Свое итоговое воплощение он получил в работе Э. Геллнера «Нации и национализм»6. Содержанию и пониманию «нации» социолог уделил отдельное внимание, но точная формулировка им не приводится. Идея нации является продуктом убеждений и наклонностей людей и проистекает из общности культуры. Исследователя больше интересовал вопрос о происхождении национализма, который, по его мнению, и рождает национальные сообщества. Для конструктивистских теорий в целом характерно внимание именно к национализму как к принципу, идеологии или движению, а не к коллективам, которые формируются под его воздействием.

Исследовательский интерес к проблемам наций и национализма в 1980-е и особенно в 1990-е гг. был вызван исторической ситуацией, сложившейся в то время в Европе. Распад Югославии и СССР преобразил политическую карту региона. Как результат стали появляться публикации, объясняющие причины этих событий, среди которых одной из ведущих сил фигурировал национализм, и одновременно имелась возможность непосредственного изучения процесса национального строительства, начавшегося в Восточной Европе. К. Вердери подчеркивает, что в 1980–90-е гг. нация превратилась в символ, обладающий огромным потенциалом. Новые государства, образовавшиеся на обломках прежних коммунистических империй, стремились заявить о себе как о национальных и тем самым войти в западноевропейскую международную систему на равных. Как символ нация могла использоваться в качестве средства привлечения народной поддержки7. Так М. Хрох, анализируя общие черты националистических движений в Восточной Европе конца XX в., указывает, что им свойственны высокий уровень социальной мобильности и поиск новых элит в условиях вакуума власти. В этих условиях ответом на вызов, данный сообществу людей, желающему заявить о себе как о нации, выступил национализм8. Для новых элит национальная идея стала инструментом, способствующим получению поддержки со стороны остального населения. Все это противоречило прогнозам конструктивистов о том, что в условиях глобализации произойдет закат эпохи национальных государств9.

Действительность конца XX века потребовала ревизии представлений о «нации» и привела к очередному столкновению между примордиалистами и конструктивистами. Из плоскости обсуждения типов национальных сообществ и механизмов их формирования споры перетекли в новое русло – о «естественном» или «инструментальном» характере нации. Для примордиалистов «нация» продолжала оставаться данностью, укорененной в природе человека, доказательства чему они видели в межнациональных конфликтах, сотрясавших Восточную Европу. Для конструктивистов происходящее в регионе свидетельствовало о том, что «нация» является конструктом, инструментом элит для обеспечения легитимности власти, и ее формирование имеет управляемый характер. Поэтому конструктивистские теории часто также именуют инструменталистскими, а за отстаивание ими идеи о современном происхождении национализма и, соответственно, наций, — модернистскими. В условиях непримиримых противоречий между ними и примордиализмом стал вызревать новый подход, представлявший альтернативную модель исследования. Он получил название этносимволизма.

Автор этносимволизма, британский историк и социолог Э. Смит, выступил с критикой модернистской идеи о том, что между национальными идентичностями, возникшими в Новое время, и этническими сообществами, существовавшими в античный и средневековый периоды, отсутствует всякая преемственность. Однако важно отметить, что конструктивисты не столько настаивают на отсутствии исторической и культурной связи, сколько ставят под сомнение политическую значимость этничности до Нового времени, и как следствие – необходимость ее изучения10. Оформление концепции происходило в реалиях 1980–1990-х гг. и в полемике с конструктивизмом. Ситуация стимулировала интерес к процессу образования наций не только в настоящем, но и в прошлом. По мнению Смита, конструктивисты, описывавшие формирование нации как процесс строительства, подчиняющийся планам и выгоде элит, не могли объяснить эмоциональную значимость национальной идеи для рядовых членов сообщества. Дистанцируясь от дискуссии о «естественном» и «инструментальном» характере нации, Смит разрабатывал собственный подход, который должен был объяснить происхождение наций и их существование в истории.

В первой части работы «Этнические истоки наций» Смит приводит свыше десятка терминов, которыми в древнегреческом языке обозначали коллективы людей, выделяемые на основе различных характеристик: среди прочих – термин «genos», подразумевающий группу, объединенную общностью родства, а также «ethnos» в качестве определения образованного на основе схожих культурных традиций сообщества. Оба термина относятся к коллективу, представители которого живут и действуют сообща, имеют сходные представления о себе, окружа-ющем мире и пр. Тем не менее для терминологии этносимволизма характерно понятие «ethnie» («этния»), заимствованное из французского языка и подчеркивающее приоритет общности культуры над биологическим родством. Под «этнией» подразумевается «обладающее самоназванием население с разделяемыми мифами о происхождении, историей и культурой, обладающее представлением о связи с определенной территорией и чувством солидарности»11. Именно на ее основе в дальнейшем происходило формирование нации, определяемой Смитом в работе «Национальная идентичность» как «обладающее самоназванием население, разделяющее историческую территорию, общие мифы и исторические воспоминания, массовую публичную культуру, общую экономику и общие юридические права и обязанности для всех членов»12. Сравнивая приводимые характеристики двух типов сообществ, можно выделить различающие их маркеры. Нация представляет более высокий уровень самоорганизации и интеграции сообщества. Для ее существования недостаточно иметь представление о территории, которая является прародиной, нужно закрепить ее за собой, так как членов нации отличает не только общность культурного наследия, но и общие для всех обычаи и законы. Здесь мы напрямую сталкиваемся с вопросом о связи нации и государства, так как общие для всех права и обязанности могут быть гарантированы только государственной властью, хотя известны также нации, не имеющие суверенного государства (шотландцы, каталонцы, баски и др.). В подобных случаях, утверждает Смит, организатором и источником общих обычаев и законов могут выступать религиозные или иные не властные институты. Таким образом, им отрицается решающая роль политического фактора в возникновении наций, которому отдают главенство конструктивисты.

Понятия «этния» и «нация» – ключевые для этносимволизма, хотя, к примеру, У. Озкиримли в работе «Введение в теории национализма» упрекает Смита в «терминологическом хаосе». Согласно Смиту, маркерами, отличающими нацию от предшествующей ей этнической общно-сти, выступают наличие четко обозначенной территории, общности экономической жизни и действие установленных законов, и при этом доказывается существование наций до появления национализма, но, утверждает Озкиримли вслед за Дж. Бройи, как экономическая и политическая стандартизация, так и установление определенных границ стали возможны только с наступлением Нового времени. Таким образом, получается, что термин «нация», применяемый Смитом по отношению к некоторым сообществам досовременной эпохи, подменяет «этнию» и тем самым искусственно удревляет историю нации в угоду доказательству практической ценности концепции13.

Смит подчеркивает, что нужно различать два значения понятия «нация». Первое связано с его использованием как категории анализа или в качестве идеального типа, второе – как чисто описательного термина по отношению к историческому типу человеческого сообщества. Первый вариант важен для существования общей концепции нации, так как понимание «нации» в качестве идеального типа может быть применимо ко всем историческим периодам. При этом нации должны рассматриваться безотносительно к национализму, но в связи с этнией, что позволяет исследовать их историю в режиме longue durée14. Как известно, автор теории временных ритмов исторической реальности Ф. Бродель связывал время longue durée с устойчивыми, мало подверженными изменениям структурами. С понятием «структура» связано понятие «модель», под которой понимается инструмент познания, создаваемый в рамках одной социальной реальности определенной длительности, но пригодный для изучения другой социальной реальности. Соотнесение модели с той или иной социальной реальностью должно стремиться к нахождению момента ее зарождения и служить объяснению устойчивости структуры15. В данном случае создание моделей представляет собой аналог метода идеальных типов М. Вебера.

Идея изучения по методу создания идеальных типов присутствует в работах Смита, начиная с «Этнических истоков наций», но особое к нему внимание наблюдается только после 2004 г., когда на страницах журнала «Нации и национализм» (издается с 1995 г. Ассоциацией по исследованию этничности и национализма) состоялась дискуссия об этносимволизме с участием представителей разных областей гуманитарного знания. Специальный выпуск журнала был призван отметить заслуги Смита не только как крупного исследователя, но и как вице-президента ASEN и редактора журнала. Среди предложенных к обсуждению был и вопрос о терминологии: «как отделить «нации» от этнических сообществ и национальных государств, и как, согласно концепции, соотносятся эти феномены в историческом и социологическом плане»16. С ним же была связана проблема участия разных социальных групп в образовании нации. Какое националистическое движение будет успешным: то, в котором главной силой выступают элита, средний класс или большинство населения? Являются ли по своей сути нации и национализм явлениями политического или культурного характера?

Так, Т. Эриксен, анализируя работу «Этнические истоки наций», подробно рассмотрел шесть выделенных Смитом основополагающих элементов этнии: коллективное имя (этноним), миф об общем происхождении, общая история, особая культура, ассоциирование с особой территорией проживания, чувство общности людей друг с другом. Как считает ученый, обнаружить наличие всех этих критериев в ряде случаев невозможно, но это не означает, будто сообщество не является нацией. У объединения может отсутствовать самоназвание, как, например, у народов Африки, определяющих свои коллективы по клановому родству, а их известные названия были даны колонизаторами и антропологами. Сложнее ситуация со значением мифа о происхождении. Эриксен не сомневается, что он важен, хотя часто недоказуем, как в случае с легендой о Хлодвиге, первом короле франков, исповедовавшем христианство17. Вопрос о составляющих этнической принадлежности является одним из спорных ввиду частого отсутствия письменных источников, которые могли бы отражать представления о ней в прошлом. В случае же с народами африканского континента речь и вовсе идет о свидетельствах европейцев, которые осваивали регион уже в период завершения складывания их собственных национальных государств, а потому различавших их по привычному для себя национальному критерию.

В дискуссии о роли этнии и о ее преобразовании в нацию принял участие ученик Смита Дж. Хатчинсон. В своей публикации «Миф против мифа: нация как продолжение этнии» он утверждает, что этническая идентичности имела определяющее значение в формировании современных наций, и не может быть речи о том, что нации представляют собой продукт изобретения элит. По его мнению, движения неоклассицизма и романтизма, поддерживая интерес к истории и культуре народов, создали новый тип людей, которые сумели осознать значение этнических сообществ в истории и передали эти взгляды интеллектуалам, имевшим новое (светское) образование. Те, в свою очередь, поняли, что их сообщества смогут выжить в постоянно изменяющемся мире лишь посредством модернизации, что означает превращение их в нации. Важную роль при обращении к наследию прошлого приобрела история, фактически обеспечившая нацию знанием о своем «золотом веке»18.

В том же году и по тому же поводу состоялась конференция с участием представителей всех трех направлений nationalism studies — конструктивизма, примордиализма и этносимволизма. Ее материалы были изданы в виде сборника «Когда возникает нация?» (2005). Вопросы о методах исследования и терминологическом аппарате этносимволизма снова стали ключевыми в дискуссии. Один из важных моментов – перемена в характере определения, которое Смит дает «нации»: нация – это «обладающее самоназванием и самоопределившееся сообщество, члены которого поддерживают общие мифы, воспоминания, символы и ценности, обладают отличительной публичной культурой и распространяют ее, проживают на исторической родине и идентифицируют себя с нею, создают и распространяют общие законы и обычаи»19. Таким образом, для формирования нации важны следующие процессы: самоопределение (через обретение самоназвания), мифо- и памятетворчество, территориализация, создание публичной культуры и юридическая стандартизация. Нация представляет собой структуру, формируемую посредством базовых символических элементов культуры: мифов, воспоминаний, традиций, ценностей, ритуалов и собственно символов. По сравнению с определением нации 1991 г., которое без значимых изменений существовало до 2004 г., новый вариант подчеркивает процессуальный характер нации, понимаемой не как некое состояние сообщества с совокупностью определенных характеристик, а как динамическая структура, изучение которой возможно лишь в исторической протяженности. Это значительно меняет подход к решению вопроса «Когда появляется нация?», который изначально ассоциируется с датированием и хронологией. Теперь в центре внимания встала проблема набора процессов, которые создают нацию. Сводятся ли они к перечню Смита? Насколько конкретный случай должен соотноситься с данным перечнем? Кто, наконец, управляет этими процессами? Иными словами, снова возникает вопрос о «естественном» или «сконструированном» характере нации, но уже в рамках отдельной концепции.

В этносимволизме ведущая роль в превращении этнии в нацию и процессе нациеформирования принадлежит представителям интеллектуальных элит. В этом отношении Смит в общих чертах следует схеме конструктивизма и представлению о месте нового среднего класса Нового времени в условиях кризиса старого порядка и прежних форм идентификации по подданству и вероисповеданию. Однако это приводит к другой проблеме – роли образованных страт общества древнего и средневекового периодов в формировании наций. Если относительно распространения национальной идеи в XVIII–XIX вв. и ее носителей разногласий нет, то о возможности обнаружить ее в досовременную эпоху конструктивистами высказаны сомнения. Для того чтобы можно было говорить о существовании нации, необходимо, чтобы эта идея транслировалась на широкие массы и находила среди них отклик. По мнению сторонников модернизма, это стало возможно лишь с появлением системы стандартизированного образования, которой в древности и в средневековье не существовало. Так, У. Коннор указывает, что для доказательства идеи о существовании наций ранее Нового времени, Смит опирается на письменные источники, авторами которых являются образованные слои общества, что не позволяет судить о настроениях, господствовавших среди неграмотного населения20. Насколько они разделяли чувство культурной и исторической общности?

В определении этнии в «Этнических истоках наций» присутствует критерий наличия «степени солидарности» среди ее членов. Несмотря на то, что само толкование понятия с 1986 г. несущественно варьировалось, данная характеристика всегда завершала ее. В нескольких случаях она имела важные дополнения, очерчивающие размер «степени» распространенности этого чувства среди членов сообщества. Так, в монографии «Национальная идентичность» содержится уточнение, что оно должно присутствовать среди «значительного сектора населения», однако уже в вышедшей годом позже статье «Избранные народы: почему этнические группы выживают» круг его носителей сужается. Указывается, что солидарность может разделяться только городскими слоями, и этого достаточно для того, чтобы судить о существовании этнии21. После дискуссий 2004 г. в работе, подводившей итог двадцатилетней эволюции этносимволизма «Этносимволизм и национализм. Критический подход», Смит определяет «этнию» так: «обладающее названием и самоопределившееся сообщество, члены которого обладают мифом об общем происхождении, общими воспоминаниями, одним или более элементом общей культуры, включая связь с территорией, и чувство солидарности, по крайней мере, среди высшей страты»22. Концепт солидарности представляет собой самостоятельный предмет изучения различных областей гуманитарного знания, но вместе с тем само слово является общеупотребимым, так что для Смита не возникает вопроса о необходимости толкования значения, который он закладывает в определение. Вместе с тем характер использования подразумевает понимание солидарности в дюркгеймовской интерпретации как морального явления, которое не поддается измерению, а его изучение возможно лишь посредством наблюдения социальных последствий, им порождаемых23. Солидарность этнического сообщества основывается на общности культуры, но проявляется у представителей интеллектуальной элиты и остальной массы населения по-разному. Если солидарность образованных слоев общества может быть отражена в письменных источниках, то осознание своей общности у всех остальных членов сообщества выражается в совместных действиях, направленных, например, против внешней угрозы24. Вместе с тем, по мнению Смита, присутствие чувства солидарности в высшей страте – уже достаточное основание говорить о существовании идеи этнической идентичности. Это значительно удревняет этнии, так как позволяет привлекать письменные источники самых ранних периодов истории для доказательства идеи о древних истоках современных национальных идентичностей.

Таким образом, этносимволизму действительно свойственен терминологический хаос, который, однако, не является исключительно его недостатком, а отличает nationalism studies в целом. В первую очередь стоит вопрос о различении понятий «этния» и «нация». Маркеры, установленные между ними, имеют политический характер и предполагают наличие государственной власти, которая может обеспечить установление территориальных границ, поддержание единой публичной культуры, законов и обычаев, вопреки утверждению Смита о том, что существование государства не является необходимым для возникновения нации. Однако помимо различения двух понятий, имеются трудности в толковании каждого из них. Так определение нации претерпело изменения, но они коснулись не набора составляющих ее характеристик, а смысла. После дискуссий 2004 года нация стала подаваться не как некий достигаемый статус сообщества, а как динамически развивающаяся структура, которой свойственен ряд процессов, обеспечивающих ее жизнеспособность. Одновременно происходило уточнение термина «этния», важный компонент которого – «чувство солидарности» – был ограниченно отнесен к верхней страте сообщества. Очевидно, что это было вызвано полемикой с Коннором о том, является ли нация массовым феноменом. Обсуждение касалось времени возникновения нации, но отразилось и на понимании этнии как ее предшественницы.

Анализ этносимволизма нацелен в первую очередь на исследование процесса превращения этнии в нацию, который отличается долговременностью, и метод идеальных типов способствует его моделированию. Вместе с тем этому служит и акцент на процессуальном характере национальной идентичности, что также снимает вопрос о датировании ее возникновения. Ее появление уже нельзя отнести к конкретному периоду, можно лишь соотносить идеальную модель с социальной реальностью того или иного времени и говорить о том, в какой мере социально-культурные общности, в ней представленные, имеют черты, сходные с нацией.

Что касается «естественного» или «сконструированного» характера нации, то они оба являются идеальными типами в том смысле, что не встречаются в чистом виде. Членам нации их сообщество видится древним, укорененным в истории, но вместе с тем национальная риторика является неотъемлемым инструментом элит при общении с народом и его мобилизации для совместного действия. Смит не выступает как участник этой дискуссии, в центре его внимания находится формирование наций в истории, превращение этний в национальные сообщества, но при близком рассмотрении можно увидеть, что в его понимании «естественным» характером обладает именно этния, но не в биологическом, а культурно-историческом смысле. Она представляет собой сообщество, примеры которого можно обнаружить как минимум с начала письменной истории. Что же касается нации, то ее складывание – длительный процесс, в котором ведущую роль играют представители интеллектуальных элит, осуществляющие переработку этнического прошлого, адаптируя его к требованиям времени и потребностям сообщества. Вместе с тем это не делает нацию объектом их манипуляции. Национальные элиты не могут обращаться вольно с материалом, с которым имеют дело, и в некотором смысле являются заложниками этнической истории. Они помогают нации сформироваться, но не создают ее ex nihilo. В этом отношении для Смита нация – не «природа» и не «инструмент», а нечто вроде «абсолютной идеи» со свойственными ей способностями к самосозидательности и саморазвитию.


БИБЛИОГРАФИЯ / REFERENCES

Бродель Ф. Очерки истории. М.: Академический проспект, 2015. 223 с. [Braudel F. Ocherki istorii. M.: Akademicheskii prospekt, 2015. 223 s.]

Вердери К. Куда идут «нация» и «национализм»? // Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др. М.: Праксис, 2002. С. 297–307. [Verderi K. Kuda idut «natsiya» i «natsionalizm»? // Natsii i natsionalizm / B. Anderson, O. Bauer, M. Khrokh i dr. M.: Praksis, 2002. S. 297–307]

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996. 432 с. [Dyurkgeim E. O razdelenii obshchestvennogo truda. M.: Kanon, 1996. 432 s.]

Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М.: КДУ, 2010. 318 с. [Malakhov V.S. Natsionalizm kak politicheskaya ideologiya. M.: KDU, 2010. 318 s.]

Ренан Э. Что такое нация? // Ренан Э. Собр. соч. в 12 т. Киев, 1902. Т. 6. С. 87–101. [Renan E. Chto takoe natsiya? // Renan E. Sobr. soch. v 12 t. Kiev, 1902. T. 6. S. 87–101]

Breuilly J. Approaches to Nationalism // Mapping the Nation. L., NY.: Verso. P. 146–174.

Connor W. The dawning of nations // When is the Nation? Towards an understanding of theories of nationalism / A. Ichijo, G. Uzelac (eds). L.: Routledge, 2005. P. 40–46.

Eriksen T.H. Place, Kinship and the Case for Non-ethnic Nations // Nation and Nationalism. 2004. Vol. 10, Is. 1–2. P. 49–62.

Gellner E. Nations and Nationalism. Oxford: Basil Blackwell Publisher, 1983. 150 p.

Guibernau M., Hutchinson J. History and National Destiny // Nation and Nationalism. 2004. Vol. 10. Is. 1–2. P. 1–8.

Hobsbawm E. Nations and Nationalism since 1780. Cambridge: CUP, 2000. 206 p.

Hroch M. Nationalism and National Movements: Comparing the Past and the Present of Central and Eastern Europe // Nation and Nationalism. 1996. Vol. 2, Is. 1. P. 35-44.

Hutchinson J. Myth against Myth: the Nation as Ethnic Overlay // Nation and Nationalism. 2004. Vol. 10. Is. 1–2. P. 109–123.

Ozkirimli U. Theories of Nationalism. A Critical Introduction. NY.: St. Martin's Press, 2000. 253 p.

Smith A.D. The Ethnic Origins of Nations. Oxford: Wiley-Blackwell, 1986. 240 p.

Smith A.D. National Identity. L.: Penguin Books, 1991. 226 p.

Smith A.D. Chosen peoples: Why ethnic groups survive // Ethnic and Racial Studies. 1992. Vol. 15, Is. 3. P. 436-456.

Smith A.D. Nationalism and Modernism. A Critical Survey of Recent Theories of Nations and Nationalism. L., NY.: Routledge, 1998. 270 p.

Smith A.D. Dating the nation // Ethnonationalism in the Contemporary World: Walker Connor and the Study of Nationalism / Ed. by D. Conversi. L.; NY.: Routledge, 2004. P. 53–71.

Smith A.D. The genealogy of nations: an ethno-symbolic approach // When is the Nation? Towards an understanding of theories of nationalism / Ed. A. Ichijo, G. Uzelac. L.: Routledge, 2005. P. 94–112.

Smith A.D. Cultural Foundations of Nations: Hierarchy, Covenant and Republic. L.: Blackwell Publ., 2008. 245 p.

Smith A.D. Ethno-symbolism and Nationalism: A Cultural Approach. Routledge, 2009. 184 p.

Van den Berghe P. The Ethnic Phenomenon. Westport Connecticut, L.: Praeger, 1981. 318 p.

Van den Berghe P. Ethnies and nations. Genealogy indeed // When is the Nation? Towards an understanding of theories of nationalism / Ed. A. Ichijo, G. Uzelac. L.: Routledge, 2005. P. 113–118.


  1. Ренан 1902. С. 90, 94. 

  2. Малахов 2010. С. 42. 

  3. Smith 1998. P. 159. 

  4. Van den Berghe 1981. P. xi. 

  5. Van den Berghe 2005. P. 115. 

  6. Gellner 1983. 

  7. Вердери 2002. С. 297–298. 

  8. Hroch 1996. 

  9. Hobsbawm 2000. P. 192. 

  10. Breuilly 1999. P. 149. 

  11. Smith 1986. P. 21–22, 32. 

  12. Smith 1991. P. 14, 40. 

  13. Ozkirimli 2000. P. 183–185. 

  14. Smith 2008. P. 18, 20. Для изучения формирования наций метод большой длительности был применен Дж. Армстронгом в работе «Нации до национализма» (1982). Ее название бросало вызов идее Геллнера о том, что национализм рождает нации, а не наоборот, и в настоящее время это дает основание некоторым исследователям причислять Армстронга к этносимволистскому направлению национализмоведения. См.: Ozkirimli 2000. P. 170. 

  15. Бродель 2015. С. 36, 46, 52. 

  16. Guibernau, Hutchinson 2004. P. 1–2. 

  17. Eriksen 2004. P. 56. 

  18. Hutchinson 2004. 

  19. Smith 2005. P. 98. 

  20. Connor 2005. P. 42. 

  21. Smith 1991, P. 21; 1992. P. 438. 

  22. Smith 2009. P. 27. 

  23. Дюркгейм 1996. С. 71, 74. 

  24. Smith 2004. P. 60.