СЕРЕНИССИМА-ЮСТИЦИЯ И ВЛАСТЬ «СОВЕТОВ» ГОРОДСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В ОБРАЗАХ И СИМВОЛАХ
The Serenissima – Justitia and the authority of “councils” urban identity in images and symbols

Венеция – это множество мифов и образов, превышающее множество островов и островков, из которых сложилась Venetia, держава на лагуне. Как можно и возможно ли в принципе определить венецианскую идентичность, богатство истории и культуры, особенность городской жизни Светлейшей (Serenissima) Республики, заключенной в пределы лагуны, и, в то же время, несоизмеримой с центрами и зонами первоначального поселения, постоянно выходящую за пределы собственных границ? Попытки определить эту идентичность создали несколько направлений в историографии истории Венеции (помимо наиболее традиционной истории экономической и политической): условно их можно назвать особым ракурсом институциональной истории¹, истории частной жизни и повседневности², истории идей, включая и акцентируя идею рецепции Античности в Светлейшей Республике³.

Венеция, возникшая на стыке стихий и культур – между сушей и водой, Востоком и Западом, открытостью и замкнутостью, – это вечно двойственный мир. С одной стороны, особенности природного ландшафта как бы преодолены городом на воде (было проведено осушение мелководья, устроены насыпи и целые рукотворные островки, забиты сваи для построек). В этой городской среде изначально было больше искусственного и меньше природного пейзажа, чем это характерно для средневекового города, обычно связанного с округой и городским землевладением. С другой стороны, природному ритму лагуны, суточным и сезонным колебаниям воды, постоянно подчинялась и подчиняется вся жизнь Венеции. Венеция создана теми, кто искал спасения и защиты от внешней силы, но не имел возможности окружить свой город оборонительной стеной, полагаясь на естественную защиту – болота, мелководья и сложный секретный фарватер. Город-община беженцев постепенно превратилась в антипод замкнутости – широко распространившую свою власть и влияние морскую империю⁴. Городу мореходов и торговцев свойственна особая мобильность населения – сами венецианские корабли способствуют массовой транспортировке, в Венецию приезжают на в болотистой лагуне привычный для средневекового запада тип и план города, зато диктует необходимость полицентризма, т.е. социального и культурного принципа, столь важного для Италии в целом, что без него не существовало бы итальянского Средневековья и Возрождения.

Поселение на лагуне возникло в эпоху варварских нашествий, в момент кризиса и коллапса мира Поздней Античности. Венеция стала осколком именно этой космополитичной Поздней Античности, а не классической культуры древнего Рима, явила собой новый тип города-общины. При этом определенные умонастроения возрождения (renova-tio) античности, в особенности идеи благой «простоты» древности, не только посещали городскую среду Венеции, но и стали важным идеологическим концептом. Правда, возврат к первичной простоте позиционировался как идеал (действенного призыва к равенству граждан не было), равенство признавалось как благо в достаточно риторической форме, под равенством подразумевалось спокойствие и однородность элиты.

Риторическому признанию «равенства» соответствовали особые привилегии исконных горожан (т.е, той самой элиты), а также проявления борьбы против роскоши (сумптуарии), и даже особенности венецианского дискурса, например, такие языковые особенности, как общее название «CASA», «CA» – применительно к любому частному зданию, богатому или бедному, и упорное нежелание применять название дворец, палаццо – по отношению к самым роскошным частным строениям. Вообще же говоря, исконные венецианцы вовсе не спешили изменять внешний вид своих домов, включая резиденции патрициата, а это означает, что городская элита сохраняла достаточно консервативный архитектурный облик города, не изменяя традициям в угоду новым вкусам.

Большинство городских центров Италии в средневековье управлялись коллегиально – через совет, ассамблею представителей общины граждан. Но Венеция выделялась даже среди итальянских городов-коммун, цветение венецианских институтов было бурным и удивительно своеобразным. Наиболее известен Большой Совет Венеции, и именно этот Совет, замкнувшись и вбирая в себя представителей лишь одного слоя горожан, стал синонимом элиты, привилегированного гражданства. Большой Совет был самой заметной, но не самой действенной частью системы советов. Имели особую власть и значение такие советы, как Quaranta, Zonta, I Dieci. На совет Десяти – один из важнейших органов – следует обратить особое внимание. Дож вместе со своими порученцами, которых было шесть, входил в совет Десяти, так что, с точки зрения банальной арифметики, участников набиралось 17 человек, но название «Десятка» сохранялось. Дож не подчинял себе полностью этот совет, а чтил его своим присутствием. Десятка же должна была в случае необходимости предотвратить как покушение на дожа, так и угрозу общественному строю, исходящую от личных тиранических устремлений дожа.

Общественное устройство, согласно господствующей идеологической схеме, должно было оставаться стабильным, неизменным, при этом стабильность требовала постоянного создания новых должностей и советов, учреждаемых ad hoc по конкретному поводу и с четкой целью, но затем остававшихся действовать на протяжении десятилетий и веков. В частности, так и возник Совет Десяти, который, проявив себя после заговора Кверини–Тьеполо против дожа и нейтрализовав заговорщиков, в дальнейшей истории противостоял расширению полномочий и амбиций дожа – вплоть до самых крайних мер, например, заставив одного из дожей отречься, а другого – осудив на казнь.

Выбираемый тайным голосованием Большого совета, дож пожизненно становился правителем Республики, чеканил монету со своим именем (собственный венецианский чекан по образцу имперского появился в Венеции еще в IX в.). Именно дож единолично подписывал указы республики, но реальная власть дожа ограничивалась сложной системой сдержек и противовесов: комиссий и советов, следивших за действиями дожа и осуществлявших контроль друг за другом, а главное, гласной и негласной регламентацией жизни, правил поведения.

Регламентация во многом касалась политической жизни, что обеспечило континуитет государственности, хотя некоторым ограничениям – именно ради сохранения политической системы – подвергалась и жизнь частная. Члены элиты, например, под угрозой потери статуса их отпрысками не должны были вступать в брачные союзы с женщинами плебейского или зависимого положения. Однако, с другой стороны, этот элитарный слой допускал в свои ряды не только собственно купеческие и нобильские роды, но также образованных и искусных специалистов, которые занимались, например, правом и нотариальной практикой, медициной или даже изготовлением муранского стекла, что также требовало особых знаний, умений и подготовки. Любой наследник такого избранного рода, рожденный в законном браке от родителей равного статуса, получал автоматически право и обязанность занимать место в Большом совете и исполнять общественные должности по достижении определенного возраста. Закрытие возможности членства в этом совете для новых семейств было произведено еще в 1297 г., (т.н. serrata).

Разумеется, право участия в совете касалось исключительно лиц мужского пола, притом не только женщины, но также клирики и монахи, как бы достигшие чина ангельского, посвященные Богу, не могли осуществлять подобную государственную и общественную деятельность. Светлейшая республика воспрещала лицам священного сана вмешиваться в политическую жизнь, но наоборот, органы самой республики – Сенат и Большой совет, члены которого были только светскими лицами, непосредственно участвовали в церковных делах, вплоть до утверждения кандидатуры епископа, носившего по традиции титул патриарха. Считалось даже, по крайней мере в кругу гуманистов, что Венеция не благоволит «попам» и их здесь не любят. Один из известных приверженцев studia humanitatis даже поплатился за то, что приводил подобное мнение устно и письменно (об этом гуманисте по имени Помпоний Лэт и его связи с Венецией будет сказано ниже).

Римская инквизиция, осуществляемая в Вечном Городе, и инквизиционные процессы в Венеции имели различия⁵. Венецианскую инквизицию, между прочим, отличало то, что в нее входили представители светской власти, в равной пропорции и на равных правах с клириками, при этом на заседаниях присутствовал часто и сам дож. Такая причудливая взаимосвязь мирского и церковного в социальной жизни является одним из атрибутов и символов городской идентичности Венеции.

Большой совет в пору расцвета Светлейшей состоял из 2500 членов, отпрысков элиты патрицианских родов, и из их числа рекрутировалось большинство должностных лиц республики. Важным фактором политической стабильности, как уже было сказано, являлось достигнутое внутри замкнутой элиты относительное равенство: члены виднейших городских семейств были богаты и независимы, пусть даже некоторые и выделялись особенным богатством или временными успехами, а их наследники получали доступ к общественным должностям и благам автоматически, вне системы личного покровительства. Особенности элитарных кругов Венеции во многом определяли сущность городской общины и республики, а олицетворением этой особой элиты и всей цивитас становились советы. Разнообразные советы, венецианские институты власти, включая власть дожа, можно, думается, охарактеризовать как особо значимую составляющую часть городской идентичности.

С одной стороны, представители элитарной среды имели множество общих и созвучных интересов, а с другой – в случаях разногласий никто из членов элиты, в частности, входивших в Большой совет, не опасался выступать и просто голосовать против других, статусно равных, хотя бы и более богатых. Также не вызывали особого сервильного отношения или страхов носители символической власти республики – дожи: любые попытки реального усилия единоличной власти и стремление к тирании – пресекались элитой через сложную систему советов, следивших за общественным равновесием. Точнее будет сказать, что система советов республики создавала такое равновесие, а управленцы, представители элиты, не только следили за общественным мнением, но активно вмешивались в формирование этого мнения, создавая, обеспечивая, поддерживая ту основу жизни, частные и общественные правила поведения, что вслед за Пьером Бурдье обозначают как habitus.

Ритуалы в жизни Венеции играли огромную роль, как и в жизни любого доиндустриального общества, но при этом ритуал обручения дожа с морем и процессия в честь патрона города оказывали не большее влияние, чем обычай доверять прошения, донесения и показания льву, атрибуту Апостола Марка. После опасной, хотя и неудачной попытки государственного переворота, были установлены особые потайные ящики, прикрытые мордой льва, в которые могли внести свои послания и свидетельства все жители Венеции. Свидетельства анализировались членами Совета Десяти, в ряде случаев немедленно начинались процессы против указанных в донесениях лиц или расследования обстоятельств изложенных дел и выдвинутых обвинений (хотя анонимным доносам и не придавали веры, если только показания не были сходными и множественными). Этот ритуал подачи и выемки посланий специальными уполномоченными лицами и последующий разбор донесений был одним из важнейших ритуалов венецианского государственного управления. Обвинить можно было любого, статус и высокий ранг никак не исключали равенства перед законом, который был, возможно, даже более суров, чем во времена Древнего Рима.

Илл.1. Стена церкви Св Мартина (Сан Мартино).
Пасть льва с отверстием для вложения письменных свидетельств и обвинений.

Этот момент – подача жалоб и обвинений, невзирая на лица, – приводит к наиболее значимой, на наш взгляд, теме – к образу венецианской юстиции, неумолимого и сакрального правосудия.

Илл.2. Якобелло дель Фьоре. Триптих. 1421г. Венеция-Юстиция.

Илл.3. Венеция-Юстиция. Палаццо Дукале.

Осуществление принципов справедливости – базовая характеристика общин (цивитас) древнего мира и средневековья, но в Венеции образ Юстиции являлся яркой персонификацией города, самой Светлейшей Республики. Эти властные образы, фигура и атрибуты Правосудия окружали горожан, образ Справедливости (и справедливого возмездия) царил в местах собраний и средоточия власти, в административном центре города. Сама Венеция видела себя таким воплощением торжествующей Справедливости – с мечом, воздетым вверх, со львами в изножии, такой Светлейшая Республика представала в воображении граждан.

Как только ренессансное изготовление медалей получило должное развитие и достигло расцвета, венецианский дож Франческо Фоскари заказал медаль, какая была изготовлена для тирана Римини Малатесты и Лионелло, представителя рода д’Эсте, но, в данном случае, – ради прославления светлейшей Венеции: с портретом дожа и образом Справедливости – триумфом Юстиции. Медаль брала за образец тондо Палаццо Дукале (см. илл. 3), на реверсе имелась надпись: «Великая Венеция».

Илл.4. Медаль венецианского дожа Фоскари

Так образы Венеции и Юстиции были соединены зримо и на века, и образ Венеции-Юстиции, постепенно переходил из разряда официозных в изображения, тиражируемые и распространяемые в быту (см. илл. 5).

Илл.5. Триумф Юстиции. Венецианская работа. Нач. 16 в.

Венецианская Юстиция работала исправно: выше отмечалось, что сообщения-доносы венецианцев на сограждан или пришлых обитателей территории, подвластной республике, поступали постоянно. Святейшая Инквизиция на берегах лагуны и сама проявляла инициативы по расследованию казусов недолжного поведения и нарушения моральных устоев. Инквизиционные дела заводились и на итальянских гуманистов, ученых, и на простых кумушек-травниц.

Одним из самых примечательных стал процесс против римского гуманиста Помпония Лэта⁶, уроженца юга, но искренне привязанного к городу на лагуне, видевшего Светлейшую Республику в самом выгод-ном свете и никак не ожидавшего от нее такого удара. Помпоний был арестован в Венеции, несмотря на обширные связи среди уважаемых семейств Серениссимы и покровительство местной аристократии⁷. Дело против него было инициировано из Рима, но у Совета Десяти к тому моменту имелись и собственные подозрения относительно Помпония (Совет Десяти, в частности, рассматривал обвинения в содомии). Гуманиста не спасли знакомства с важными лицами республики, Помпоний был доставлен в Рим, и только по необыкновенному везенью не получил самый жестокий приговор.

Куртизанки и знахарки Венеции пользовались покровительством сильных мира Серениссимы, как и ученые-гуманисты, но, кажется, по отношению к ним юстиция была более милостивой, а защита и денежное поручительство осуществлялись, в случае необходимости, гораздо удачнее и надежнее. Такое впечатление сложилось у меня при изучении казусов инквизиционных процессов против травниц, предсказательниц и ворожей, по крайней мере одна из которых, кстати, была подругой главы охраны того самого Совета Десяти⁸. Многие донны, известные дознавателям и правосудию как публичные женщины, и в дополнение к этому пороку – еще и как ведуньи и ворожеи, принимающие в своем доме постоянных гостей и случайных любопытствующих, бывали помилованы (после процедуры дознания) или даже неоднократно помилованы и отпущены под залог. При этом к гуманистам круга Помпония и его Академии инквизиция применила пытки при допросах (правда, уже в Риме, в Замке Св. Ангела), а признания ведьм, ворожей и знахарок могли обходиться и без телесных наказаний при дознании в Венеции.

Правовые свидетельства необыкновенно важны для изучения социумов Италии времен Средневековья и Возрождения, поскольку это массовые источники очень хорошей сохранности. Мне случалось уже указать на то, какие важные вопросы раскрывает этот блок исторических свидетельств. Как получить сведения о системе указания и конкретизации места жительства в мире, где нет четких официальных адресов и номеров домов? Как узнать, что рассказывали друг другу соседи и соседки, а чем не желали делиться? Историку повседневности, исследователю итальянского Средневековья и Ренессанса, первым делом следует взяться за самый распространенный вид исторических источников, а именно, нотариальные записи и правовые казусы.

Свидетеля или свидетельницу, вызванных для дачи показаний, не просто именовали в письменном свидетельстве, но их род занятий, место проживания и самые неожиданные статусные характеристики тут же получали исчерпывающую детализацию, в записи судебного разбирательства они указывались со всей возможной для эпохи точностью. Именно из записей инквизиционных дел можно узнать о ряде особенностей городской жизни и занятиях жителей Венеции: например, о манере определять возраст людей и час суток, в который происходила встреча с ними, о манере венецианцев держать себя с равными или вышестоящими, или же способах описывать обычное и исключительное в самом течении жизни венецианского квартала, быт и привычки и занятия соседей, а также свои собственные.

Некоторые привычные для нас, современных людей, маркеры обозначались весьма приблизительно. Например, период суток указывался условно, по звону колокола, примерно после или до времени богослужения. И такая же неопределенность могла быть с днем недели: например, свидетели помнили, что день был: «один из постных», но затруднялись определить, суббота или пятница. Даже год знакомства с обвиняемым (обвиняемой) или свидетелем по делу отмечался так: примерно после даты последней эпидемии в городе. Разумеется, надо учитывать, что проходило иногда достаточно много времени между эпизодом, который лег в основу дознания, и самим дознанием. Но, более вероятно, что, если бы не строгое дознание, сами носители венецианской городской традиции вовсе не позаботились бы уточнить, в какой час, день и даже год происходил определенный разговор или встреча в их городе.

В других случаях свидетели, наоборот, необыкновенно конкретны и, возможно, настаивают на детализации. В частности, среди описаний, определяющих статус венецианцев и гостей Светлейшей, можно встретить много интересных подробностей, касающихся профессиональной деятельности. Венецианские мастера нередко представляли очень специализированное ремесло (мастер моделей – образцов и форм пуговиц, специалист по иллюстрированию книг и художник, изображающий Мадонн, мастер по производству рам для зеркал)⁹. Внутри административных единиц жилых кварталов адрес определялся не только по приходской церкви, но и через другие достопримечательности и специалистов, которые всем нужны: например, лавочник-молочник, лекарь и знахарка-травница, изготовитель икон и гадалка.

Записи показаний свидетелей и обвиняемых, составленные в ходе инквизиционных процессов, это классический пример поля исследования для множества дисциплинарных подходов и стратегий, которое, однако, чаще остается территорией гуманитарных исследований. Данная территория не включается автоматически в «зону ответственности» ни одной из гуманитарных дисциплин. Именно в таких свидетельствах, между тем, и раскрывается история социума, история церкви, народной религиозности, традиционных верований и предрассудков, история повседневности со всеми деталями быта, включая представления о ходе времени – т.е., собственно, становится возможным изучение специфики городской идентичности, а не только правовых формул и моментов истории права.

Правовая документация и казусы – это не только богатый источник наших знаний об итальянском городе Средневековья и Ренессанса. Такая правовая активность, вовлеченность в правовые отношения – важная составляющая образа города и горожан (в частности, важно то, что в Венеции в качестве свидетелей активно привлекались женщины, что не совсем типично для европейского средневекового правосудия).

Образ Венеции сложен, но, думается, именно Венеция-Юстиция – тот определяющий элемент образа города на лагуне, с которым неизбежно встречался и современник расцвета Светлейшей Республики, и потомок, историк, исследователь.

БИБЛИОГРАФИЯ / REFERENCES

Забугин В.Н. Юлий Помпоний Лэт. Критическое исследование. СПб., 1914 [Zabugin V.N. Yulii Pomponii Let. Kriticheskoe issledovanie. SPb., 1914].

Карпов С.П. Путями средневековых мореходов: Черноморская навигация Венецианской республики в XIII—XV вв. М., 1994 [Karpov S.P. Putyami srednevekovykh morekhodov: Chernomorskaya navigatsiya Venetsian-skoi respubliki v XIII—XV vv. M., 1994].

Селунская Н.А. Пространство диалога неравных: свидетели, ведьмы и инквизиторы в Венеции XVI в. // Диалог со временем. 2014. № 49. С. 281-298 [Selunskaya N.A. Prostranstvo dialoga neravnykh: svideteli, ved'my i inkvizitory v Venetsii XVI v. // Dialog so vremenem. 2014. № 49. S. 281-298].

Селунская Н.А. Жить и ворожить в Венеции. Быт или не быт? // Повседневные практики Средневековья и Нового времени. От информации уникальной к информации верифицируемой. М., 2015. С. 71–91 [Selunskaya N.A. Zhit' i vorozhit' v Venetsii. Byt ili ne byt? // Povsednevnye prakti-ki Srednevekov'ya i Novogo vremeni. Ot informatsii unikal'noi k informatsii verifitsiruemoi. M., 2015. S. 71–91].

Соколов Н.П. Образование Венецианской колониальной империи. Саратов, 1963 [Sokolov N.P. Obrazovanie Venetsianskoi kolonial'noi imperii. Saratov, 1963].

Accame M. Pomponio Leto: vita e insegnamento.Tivoli-Roma:Tored. 2008.

Azzara C. Venetiae. Determinazione di un’area regionale fra antichità e alto medioevo. Treviso, 2002.

Berto L.A. Venetia (Venice): Its Formation and Meaning in the Middle Ages // Italian Studies. 35 (2013). Special Issue: New Perspectives on Veneto. Literary and Cultural Itineraries. P. 1-7.

Cracco G. Societa e stato nel medioevo Veneziano (Secoli XII–XIV). Firenze: Olschki, 1967.

Cracco G. Venezia nel Medioevo: un “altro mondo” // Storia d’Italia / G. Galasso. Vol. VII. Torino, 1987. P. 1-157.

Cracco G. Tra Venezia e Terraferma. Roma, 2009.

Davidson N.S. Rome and the Venetian Inquisition in the Sixteenth Century// The Journal of ecclesiastical history. Vol. 39. Issue 1, January 1988. P. 16-36.

Fortini Brown P. Private lives in Renaissance Venice: Art, architecture, and the family. New Haven: Yale University Press, 2004.

Fortini Brown P. Venice and Antiquity: the Venetian Sense of the Past. New Haven: Yale University Press, 1997.

Grendler P.F. The Roman Inquisition and the Venetian Press, 1540–1605. Princeton: U.P., 2016.

Orlando E. Altre Venezie. Il dogado veneziano nei ecoli XIII–XIV (giurisdizione, territorio, giustizia e amministrazione). Venezia, 2008.

Orlando E. Migrazioni mediterranee. Migranti, minoranze e matrimoni a Venezia nel Basso Medioevo. Bologna, 2014 (a).

Orlando E. Venezia e il mare nel Medioevo. Bologna, 2014 (b)

Pullan G. The Jews of Europe and the Inquisition of Venice: 1550–1620. Tauris, 1998.

Zorzi A. Una citta' una Repubblica un impero: Venezia 697–1797. Venezia: Mondadori, 1983.