В научный обиход российских гуманитариев прочно вошли понятия «нация», «национализм», «национальная идея». Реалии 1990-х – начала XXI в. в странах Центральной, Восточной Европы и Центральной Азии повелительно требовали от постмарксистского обществознания обновления теоретико-методологического багажа, пристального изучения национальных процессов. Показателем смены академического дискурса стала полная легитимация названных понятий. Нация перестала рассматриваться лишь как объективная реальность, она теперь трактовалась в первую очередь как «конструируемый концепт». Национальная идея интерпретируется как понятный большинству населения страны слоган. Категория «национализм», сохраняя негативную коннотацию («агрессивный национализм»), обрела и позитивную – близкую (или даже совпадающую) по смыслу с понятиями «национальное освобождение», «патриотизм».

В условиях существования народов, стремящихся к автономии и созданию своей государственности, национализм как идеология коллективного «мы» постулирует преданность государству, которое, в свою очередь, во главу угла своей политики ставит интересы нации (наций). Это чревато ограничением прав личности, функций гражданского общества. Тесное сплетение нации и государства ведет к установлению этнократии, которая, апеллируя к общенациональным, или государственным, императивам, может расширять или сужать границы свободы личности в зависимости от устанавливаемой самой же этнократией той или иной степени стабильности внутри страны и во внешней политике. Национализм в указанных коннотациях объединяет мужчин и женщин, людей разных возрастов, общественного положения и т.д. Но при этом национальная идеология неодинаково преломляется в сознании ее приверженцев, отличаясь смысловыми оттенками, тональностью, речевыми выражениями.

Редко можно встретить публичные высказывания женщин по национальному вопросу – не как о научной проблеме, а как об актуальной политической практике. На сайтах Интернета удалось обнаружить мнения о национализме двух просвещенных дам из России и Словении. Киноактриса, по образованию журналист-международник, Надежда Михалкова, дочь Н.С. Михалкова, в октябре 2012 г. ответила на вопросы корреспондента еженедельника «Аргументы и факты» Сергея Грачева:

«АиФ»: В реальной жизни экспансия лиц кавказской национальности сегодня многих раздражает. Что вы думаете по этому поводу?

Н.М.: Нас, русских, часто вообще не поймёшь: что мы любим, чего хотим, что нас раздражает… У нас ведь нетерпимость не только к кавказцам или азиатам. Мы нетерпимы и агрессивны в первую очередь по отношению друг к другу. Лично я нетерпима к хамству, несправедливости, и для меня не важно, какой национальности человек. Мы в себе не хотим видеть бескультурье, но в других за милую душу это найдём. Посмотришь телевизор, почитаешь газеты – и уже всех ненавидишь, и самому жить не хочется. А разговоры о том, что мы многонациональное государство, что национализм – это плохо, что надо быть терпимее друг к другу, у многих порой вызывают обратную реакцию.

«АиФ»: У меня вопросы к вам как к дипломированному журналисту-международнику: кто виноват и что делать?

Н.М.: Виноваты обе стороны: и мы ведём себя неправильно по отношению к приезжим, и приезжие часто ведут себя недопустимо. Оказавшись вне дома, вне родины, очевидно, надо вести себя по правилам, установленным на этой территории. А на вопрос «что делать?» отвечу не как актриса или журналист, а как женщина: быть добрее и внимательнее друг к другу. Наверное, нужны какие-то проекты, которые бы объединяли и знакомили нас. Мы же сегодня ничего толком не знаем о своих соседях – будь то лестничная площадка или территориально близкие нам страны. Мы во многом заложники стереотипов…1

Обратим внимание, что русская женщина в своих рассуждениях о национализме руководствуется наднациональными, общечеловеческими критериями, в частности, мотивом справедливости, а не узкокорыстного эгоизма и тем более – не великодержавного шовинизма.

Второе мнение принадлежит сербскому лингвисту, антропологу и правозащитнику Светлане Слапшак, основательнице журнала «Femina» (1994). В ноябре 2014 г. она дала интервью «Радио Свобода». Феминизм, согласно Слапшак, «является природным врагом национализма». Коснувшись гражданской и межнациональной войн в Югославии, она так прокомментировала слова корреспондента радио Елены Фанайловой, что «женщины в 90-е годы спасли честь сербов»: «Да, я уверена в этом, потому что во время югославских войн я сама была свидетелем того, как женщины с разных сторон помогают друг другу, спасают даже мужчин, которые не понимают, о чем идет речь»2. Итак, и в позиции Слапшак общечеловеческое начало доминирует над национальным фактором.

Как же женщины сопрягают национализм и национальную идентичность? Среди 38 видных представителей венгерской науки и культуры – авторов двух опубликованных в Венгрии сборников3 – только две женщины: историк академик Мария Ормош и прозаик Анна Йокаи. Попробуем выяснить, как сказывается на позиции образованной, эмансипированной дамы (а именно таковы две упомянутые мадьярки) по национальному вопросу женская природа. Выскажем небесспорное предположение о существовании внутренней психологической связи между женщиной, дающей жизнь человеку, и нацией – общей матерью исторически сложившейся общности людей. Как известно, существительное «нация» в языках, имеющих род – русском, других славянских, немецком, французском и др. – женского рода. А вот слово «национализм» в тех же языках – мужского рода, и, вероятно, не случайно, ведь национализм, подобно мужчине, призван наступать, позиционировать, защищать.

Академик Мария Ормош – известный и авторитетный в Венгрии и за ее рубежами историк и общественный деятель. В 1980–1990-х гг. она была деканом и ректором университета в Пече, членом ЦК Венгерской социалистической партии. Историческая трансформация Венгрии в конце XX – начале XXI в., выразившаяся в отказе от социализма и вступлении в Европейский Союз и НАТО, актуализировала в общественном мнении страны вопрос о национальной идентичности мадьяр. Он имеет по меньшей мере два аспекта: этноязыковой (труднодоступный венгерский язык остается, как и раньше, неким сфинксом для соседних славянских, германских, романских народов) и геоисторический (расположившись с конца IX в. в центре Европы, венгры воспринимают себя евро-пейцами или нацией-медиатором между Европой и Азией). Читая эссе Ормош «Венгры на родине и дома, вчера и сегодня. Кто сегодня венгр?» (2005), невольно обращаешь внимание на то, что автор, вступая в общевенгерскую полемику, избегает категоричных оценок. Она констатирует, что в современной Венгрии «наряду с большинством людей, имеющих несомненный и однородный венгерский идентитет, бок о бок проживают диаспоры иных наций с иным национальным самосознанием». Ормош полагает, что невозможно с абсолютной точностью установить, какая из двух самоидентификаций для них первична. Иллюстрацией служит анализ положения и этнического самосознания венгерских цыган, к которым в обществе сохраняется неприязненное отношение:

«Цыган иронически именуют “смуглокожими” или “меньшинством”, произнося это слово с презрительной интонацией и сопровождая соответствующей мимикой. <…> Можно предположить, что немалая часть цыган по своему душевному, психическому складу имеет двойственную природу, и найдут ли они свое место на родине, зависит в первую очередь от того, какова эта родина. Редко встретишь цыгана, который сумел бы разрушить массовую антипатию явным, выдающимся успехом и расположить к себе значительную часть публики…». Сторонница национального равноправия, Ормош заявляет: «Провозглашение равных шансов для всех… будет чистым фарисейством, если оно не сопровождается стройной, продуманной, я даже не побоюсь этого выражения, жесткой программой. И во сколько бы это не обошлось, цыганских детей нужно обучать в дошкольных учреждениях и давать им полное среднее образование»4.

Говоря о положении и самосознании венгерских евреев, Ормош указывает, что антисемитизм не характерен для широкого общественного мнения: «Можно думать, что венгры, исповедующие иудаизм, или венгры-атеисты еврейского происхождения в первую очередь осознают себя венграми, и большинство венгров тоже считают их таковыми»5. Но она хотела бы переубедить антисемитское меньшинство, делая акцент на корни антисемитизма, на доказательство того, что антисемитизм по тем же основаниям можно легко заменить другой нациофобией.

В последние десятилетия возник феномен наднационального общеевропейского самосознания в рамках Евросоюза. Ормош интересует, сохраняют ли венгры, живущие за пределами родины, психологическое единство с венгерскими мадьярами или в их сознании венгерское переплетается с принадлежностью к словацкой, словенской, румынской нациям. Ведь «отечественные венгры, хотя и считают словацких или румынских венгров мадьярами, но при этом понимают, что они являются гражданами Словакии или Румынии, вследствие чего их нередко называют просто словаками или румынами. Речь идет о переходной ситуации…». На вопрос, «являются ли мадьярами зарубежные венгры», она отвечает утвердительно: «они являются таковыми, если они ощущают и признают себя венграми»6. Ормош призывает венгров быть самокритичными и преодолеть страхи, точнее то, что осталось от них в подсознании:

«Больше нет ни турок, ни Габсбургов, нам не угрожает Гитлер, и русские ушли к себе домой. И больше не нужно ни ударяться в бега, ни странствовать, ни скрываться… А боязнь все еще остается, и давит по-прежнему… Часть венгров по-прежнему мнят себя жертвами и отверженными париями, что им совсем несложно, поскольку вновь много, слишком много настоящих отверженных [живущих за чертой бедности. – А.А.]. В их сознании вакуум внешнего врага заполняется под влиянием экстремистской крайне правой пропаганды образом нового угнетателя в лице интегрированной Европы. Одновременно «новые парии» не скрывают ностальгии по кадаровским временам [Янош Кадар – руководитель Венгрии в 1956–1988 гг.], когда они были так или иначе социально защищены. Ностальгия по прошлому распространяется даже на режим Миклоша Хорти [1920–1944], который пытаются представить в розовом свете7.

Ормош против любого силового решения межэтнических проблем. В вопросе о венгерской диаспоре она на стороне большинства мадьяр Венгрии, которые смотрят на «венгерскую проблему» прежде всего через призму национальной политики того или иного государства:

«Большинство, как представляется, амбивалентно. Они не ревизионисты [сторонники пересмотра границ и перекройки территорий, установленных Трианонским договором 1920 г. – А.А.] и не поддержали бы массовую репатриацию, но они не отказываются ни от взаимных уз, ни от сопереживания и готовы содействовать реализации интересов зарубежного венгерского населения, если это не нарушает их собственных действительных или мнимых интересов… С точки зрения национальной политики оно право»8.

Позицию Ормош в «венгерском вопросе» предопределяет приоритет личных прав человека: «Мы, как можно предположить, – она вновь избегает императивного тона, – поступим правильнее всего, если… будем считать венгром любого, кто идентифицирует себя самого как венгра». Она включает в этот круг и всех тех, кто остается законопослушным гражданином какой-то дальней зарубежной страны, но «при этом говорит по-венгерски и поддерживает с этнической родиной какую-то связь, более того, и тех, кто сохранил хоть какие-то воспоминания о своих отдаленных венгерских корнях. И пусть эти люди уже не говорят по-венгерски, но – хвала бабушке или прабабушке! – все еще любят куриный паприкаш с салатом из огурцов со сметаной»9.

Завершая эссе, Ормош вновь задает риторический вопрос «Так что есть венгр сегодня?», на который нет однозначного ответа, и с оптимизмом, более присущим женщине, до конца живущей надеждой, чем мужчине, пишет: «Это маленькая нация, которая… не умеет “подвести итог своему прошлому”… и пока не освоила правил, действующих в настоящем… Вместе с тем она быстро учится (и дурному, и хорошему в равной мере) и хотела бы как можно скорее зажить хорошо и спокойно»10.

Анна Йокаи в эссе “Genius loci, Európa” (1997) осмысливает итоги полувекового развития Европы после Второй мировой войны. Главным признаком оздоровления европейского организма она называет избавление от немецкого национал-социализма и «большевистского “интернационального” социализма». Порожденное Первой мировой войной маргинальное сознание «неудачников» оказалось восприимчивым к нацист-ским идеям «немецкой высшей расы» или к большевистскому понятию «люди особого склада», видя в них, с надеждой или под страхом репрессий, перспективу «спасения»/«воскресения»): «Реальной угрозе подверглось ни много ни мало – само существование Genius loci (Гений места)», т.е. рожденный в Европе либеральный дух свободы, равенства, братства. Йокаи задается вопросом: «Несут ли европейские народы, включая венгров, ответственность за такой драматический ход истории?». Виной была чрезмерная самонадеянность и легкомысленность европейских наций, утверждает она. Однако ответ Йокаи не сводится лишь к укору в адрес по меньшей мере двух третей населения Европы. Описание телесных и душевных травм, перенесенных европейцами в XX в., проникнуто материнским чувством и заканчивается словами: «Как бы то ни было, Европа, ты настрадалась». Противница войны и кровопролития, Йокаи с осторожным оптимизмом пишет: «Извечная, но так никогда и не осуществленная мечта – Европа как синтез мира – впервые, пожалуй, получает шансы переместиться в сферу реальности», и выводит формулу мирного межличностного и межнационального порядка: «Ненависть к другому не иссякнет до той поры, пока не забьет ключ сострадания».

Зрелость нации она измеряет великодушием к слабому. Достоинство же слабого, «того, кто в положении меньшинства, отнюдь не в стремлении поменяться местами, не в ответном насилии, но в стремлении к справедливости, в желании быть собою – не наперекор другому, а рядом с ним», что тождественно моральной революции. Совершив ее, европейцы покажут пример народам других континентов и обретут моральное право участвовать в предупреждении и преодолении социальных и национальных конфликтов. <…>. Национализм – слово тайного языка, им прикрываются два прямо противоположных устремления: агрессивный, изоляционистский инстинкт разрушения и возвышающий, созидательный инстинкт самосохранения. Не зная конкретных фактов, нельзя понять, что скрывается за этим словом в том или ином случае, а потому лучше его и вовсе не употреблять»11.

Призывая Европу умерить свою гордыню, она убеждена, что между Западом и Востоком нет «китайской стены». Перед лицом всемирной глобализации Йокаи напоминает о существующем уже долгое время взаимопроникновении культур: «И на Западе есть “восточное”, а на Востоке – “западное”»12. А это означает неизбежность новых поворотов в межнациональных отношениях, новых оттенков в их интерпретации, и надо думать, что свое веское слово здесь вновь скажут женщины.


БИБЛИОГРАФИЯ / REFERENCES

Венгерский гений. Венгры, как они видят себя, Венгрию, свое место в истории и современном мире. М., 2011 [Vengerskii genii. Vengry, kak oni vidyat sebya, Vengriyu, svoe mesto v istorii i sovremennom mire. M., 2011].

Венгры и Европа. Сборник эссе. М., 2002 [Vengry i Evropa. Sbornik esse. M., 2002].

Надежда Михалкова о национализме и профессии // Аргументы и факты. № 41. 10.10 2012 г. [Nadezhda Mikhalkova o natsionalizme i professii // Argumenty i fakty. № 41. 10.10 2012 g.]

О национализмах больших и малых. – www.svoboda.org/content/article/26669686.html [O natsionalizmakh bol'shikh i malykh]


  1. Надежда Михалкова. 2012. 

  2. О национализмах больших и малых. 2014. 

  3.  Изданы в переводе на русский язык: Венгры и Европа…; Венгерский гений... 

  4. Там же. С. 235–236. 

  5. Там же. С. 239. 

  6. Там же. С. 240-242. 

  7. Там же. С. 243–245. 

  8. Там же. С. 249. 

  9. Там же. С. 250. 

  10. Там же. С. 275. 

  11.  Там же. С. 471-472. 

  12. Там же. С. 472.